Ситуация в которой оказалась Русская Православная Церковь в 1920-е гг. во многом уникальна. Впервые, несмотря на расколы, притеснения властей и начавшуюся антирелигиозную пропаганду, Церковь была свободна, т. е. в том смысле свободна, что ей не приходилось теперь выполнять никаких государственных функций, не заниматься пропагандой какой-либо государственной идеологии, а жить своей внутренней церковной жизнью. Свобода эта была куплена дорогой ценной – ценой крови многих сотен мучеников.
Именно в это время заметно некое оживление церковной жизни, которое можно условно назвать «религиозным подъемом». Этому способствовало так же то обстоятельство, что со стороны государства была практически прекращена политика репрессий по религиозным мотивам. Так продолжалось вплоть до 1927-1929 гг., когда страну захлестнула новая волна гонений, связанная с начавшимся процессом коллективизации и появлением новых течений в церкви, сторонников и противников политики проводимой митрополитом Сергием (Страгородским).
В 1920 г. священник Благовещенской церкви с. Ново Томниково Моршанского уезда, на одной из страниц клировых ведомостей делает обширную запись, которая как бы подводит итог уходящего года. Священник пишет: «В последнее время, когда народ стал испытывать тяжести жизни вообще и нужду в частности, стали замечать поворот к прежнему, народ стал вспоминать Бога и являть усердие к храму и служителям церковным. В храме, вне храма и при возможных удобных случаях проповедуется Слово Божие и разъяснение Закона Божиего». И действительно народ стал постепенно возвращаться к прежним делам веры, как будто выходя из длительного умопомрачительного запоя. Снова стали возрождаться крестные ходы с чтимыми иконами и молебны на полях о дожде. Причем, заметим, что теперь отсутствовал тот пресс государственной машины, которая ограничивала и затрудняла развитие духовной жизни народа, полагая ее в определенных, только государственным чиновникам ведомых, рамках. Виданное ли дело в прежнее время перенесение чтимых икон из одного прихода в другое, а теперь это явление повсеместное.
Прихожане церкви с. Криуша Тамбовского уезда 22 июня 1924 г. просят Тамбовский уисполком разрешить им принять в свой приход почитаемую икону «Неопалимая Купина» из церкви с. Волчков Козловского уезда, а верующие с. Бол. Липовица 11-16 июня 1925 просят разрешения принять Тамбовскую икону Божией Матери с причтом Богородицкой церкви. С ней предполагается хождение по домам в деревнях: Конягино, Тарасово, Бабино, Попова, Троицкое, Андреевка, Степановка. Спустя месяц в июле в том же приходе уже готовятся обходить приход с местночтимой иконой Божий Матери «Отрада и утешение». Местные волостные и уездные власти в это время еще охотно идут на встречу верующим и не запрещают им почитать свои местные святыни, разрешая и хождение по полям, и принятие икон из других приходов. Однако иной раз в дело вмешивается ОГПУ и рекомендует не допускать подобного рода религиозные церемонии. Так было в с. Нижнее Спасское Рассказовской волости в 1924 г, где начальник губернского отдела ОГПУ Козлов выступил против выдачи разрешения на проведение крестного хода по полям «в виду политической неблагонадежности лиц подписавших заявление (о выдаче разрешения – прим. О.Л.)». Суда по всему монахи Вышенского монастыря ежегодно продолжали обходить с Вышенской иконой некоторые приходы в основном Шацкого и Моршанского уездов. Принесение иконы в Тамбов было запрещено еще в 1918 г., в Моршанске она также последний раз была в 1918 г., а вот по уездам все еще обносилась. С таким положением упорно боролись репрессивные органы и видимо 1923 г. стал последним годом, когда икона покидала пределы Вышенского монастыря. В этот год был арестован сопровождавший икону монах Иван (Моденов), по обвинению: «в религиозной агитации явно к/р направления и шантаже, обирания темных масс под флагом вышенской иконы».
В 1925 г. секретари уездных комитетов партии отмечали в своих отчетах, что население по-прежнему остается религиозным. Так секретарь Козловского укома писал: «В отношении выполнения религиозных обрядов, нужно сказать, что население, как городское, так и сельское еще не изжило этих предрассудков. Это видно из следующих примеров: имевшиеся за этот период, так называемые престольные праздники по селам, вызывали среди крестьянского населения большое гуляние (…). Другим примером не изжития церковных обрядов можно указать на особенное оживление на местном рынке перед «праздником» старого стиля и сравнительное затишье перед днем отдыха 25 декабря». Инструктор Борисоглебского укома Трофимов в декабре 1925 г. сетует: «Мало произошло каких-либо изменений во взглядах на старый быт и религиозные предрассудки». О том же говорят на заседании бюро коммунисты Пригородного, Раненбургского и Старосеславинского районов, но уже в 1928 г.: «В районе имеется некоторое оживление религиозного движения». Старый уклад жизнь в сельской местности почти не изменился. В глубинке, еще слабо затронутой социальными изменениями, все было по-прежнему. В Пичаево в местной школе весь преподавательский состав состоял из дочери диакона и дочерей священника, а сама школа располагалась в церковной сторожке. А в той же Тюковке изба-читальня располагалась в церковной караулке, и таких фактов было немало. Выходцы из духовного сословия или же просто верующие люди, занимающиеся активной деятельностью в церковном приходе, нередко работали в волисполкомах и даже уисполкомах.
Способствовали религиозному подъему и внешние факторы. 1924-1925 гг. были неурожайными, в 1926-1927 г. вдруг появился слух о возможной войне с Китаем, который усиленно муссировался. Кроме того, по-прежнему в некоторых селах обновлялись иконы, как это было в с. Куровщина, где 19 июня 1924 г. обновилась икона, что сразу возбудило верующий народ, помнящий еще массовые обновления 1922 г.
Это была эпоха усиленного посещения различных святых мест и особо массовых паломничеств к св. источникам. Кроме тех источников, которые почитались традиционно, появились и новые. Летом 1926 г. начальник губернского отдела ОГПУ Козлов, информировал губком о появлении в с. Павловка Сосновской волости нового источника. Он писал следующее: «На краю села открылся «чудодейственный колодец». По опросу жителей на этом месте и раньше был родниковый колодец, в котором поставили сруб. Проживающий старик около колодца стал и во сне и на яву слышать какой-то голос в колодце, призывающий его, чтобы он попросил местного попа с. Павловки, отслужить благодарственный молебен, потому что здесь пребывает сам Господь. Старик пошел к попу и объявил ему «вещие слова», но поп не пошел служить молебен, а приказал тому же старику оповестить население о появившемся чуде, о святости колодца. Тот не мог отказаться от приказания попа и немедленно оповестил все население. Вслед за этим появилась какая-то монашка и начинает проповедовать около колодца. Мужики собрались и бабы и решили идти к колодцу, со всеми иконами с большим крестным ходом, на что получили разрешение Сосновского волисполкома и шествие и торжественное служение произвели свое действие на верующих. Тут же стали купаться и набирать с собой этой же воды. С этого момента и пошла слава про святой Челищевский источник». Причем характерно отношение к этому явлению местной волостной власти. По словам Козлова «Этот колодец посещал предвиком Сосновской волости Мурашкин, секретарь Сосновского вика Карасев, начальник волмилиции, побывали, посмеялись и только». А Сосновский волисполком и вообще «дает разрешения на молебны всякому приходящему попу». Однако несмотря на сигналы начальника губернского ОГПУ гражданская власть продолжала бездействовать и только после того, как священники сел Михайловка, Павловка и Шульгино в августе 1926 года организовали и провели крестный ход к колодцу, в котором приняло участие до 1000 человек, губернские власти приняли решительные меры: 7 ноября 1926 года источник закрыли, часовню над ним разобрали.
История с Павловским источником, как бы завершала ту эпопею, которая началась еще в 1923-1924 гг. по массовому посещению источников. В мае 1924 года в селе Дубовом Раненбургского уезда Рязанской губернии (в 25 километрах от села Старое Сеславино Тамбовской губернии) к местному источнику, известному уже более 200 лет, усилился поток странников. Но особое внимание к источнику было возбуждено рассказом местного пастуха, который в конце мая во время грозы и ливня видел исходящий из колодца дым. К источнику приходило более 1000 человек в день, а в праздничные дни до 10 000 человек. Приходили паломники в основном из Рязанской и Тамбовской губерний. По решению Тамбовского губернского комитета партии 20 июня 1924 года для обследования колодца была направлена губернская комиссия во главе с уполномоченным ОГПУ по Козловскому уезду С.И. Кондратьевым. Комиссия установила, что людей привлекают к источнику рассказы о многочисленных исцелениях, полученных во время купания в нем. Освидетельствовав колодец, члены комиссии составили акт: «Комиссия считает необходимым рекомендовать скорейшую ликвидацию означенного колодца и паломничества к нему, служащим центром и источником антисоветской агитации…».
В сентябре 1924 года в селе Шапкино Борисоглебского уезда Тамбовской губернии исследовали другой святой источник. На секретном заседании губкома 2 сентября 1924 г. был заслушан доклад комиссии, осмотревшей колодец, и принято решение о его ликвидации. В обоих случаях обследовавшие указывали на активную роль духовных лиц в привлечении людей к источникам. Церковный причт села Дубовое служил молебны у колодца, церковный староста собирал пожертвования, кроме того «периодически у источника появляются монашки, организуя на месте колодца чтение псалтири и других церковных книг, церковные песнопения и лекции о чудесах». Участие духовенства и активных верующих больше всего беспокоило безбожников. В этом они видели угрозу советской власти. Поэтому для закрытия колодцев в качестве причин указывалось следующее: «Посещение колодца (в с. Шапкино — прим. сост.) может повести к массовому заражению населения… Стечение народа начинает привлекать уголовные элементы… Некоторые лица из церковной среды используют приходящие к колодцу крестьянские массы для оболванивания последних».
Технология закрытия подобных источников была опробована уже тогда, в 1924 году, и впоследствии существенно не менялась. Вот как это было при закрытии Шапкинского колодца. Приняв решение о закрытии колодца, губернский комитет партии на заседании, проходившем 7 сентября 1924 г., составляет план действий, назначает ответственных за операцию. В поддержку им выделяют 6 конных милиционеров и еще милиционеров Больше-Алабинской и Мучкапской волмилиции. Сруб с колодца сняли, колодец засыпали землей, временно поставили милицейский пост. В местных газетах появились статьи, «разоблачающие» чудеса, бывавшие у источника. В том же, 1924 году из часовни над источником святителя Тихона Амафунтского в селе Большой Ломовис изъяли статую, почитаемую как изображение святителя, позже разрушили и саму часовню.
Отметим для себя такой примечательный факт: в это время народ жил в ожидании чего-то значительного и чудесного, ждал какого-то знамения с неба, видимо полагая все наличные признаки конца времен. На Павловском источнике ожидали открытия каких-то мощей, а над Шапкинским колодцем видели некий знак в виде дымы во время ливня. Важно и то, что действительно на источниках происходило масса исцелений, чего раньше, во всяком случае, в таком количестве, не наблюдалось. Поэтому можно сказать, что в основе религиозного подъема 1920-х гг. лежат не только факты объективного свойства (засуха, ожидание войны и. т. д.), но и субъективного, все происходящее убеждало иной раз и маловерующих в истинности христианской веры.
Еще одно интересное явление того времени связано с почитанием подвижников благочестия, что в синодальную эпоху, мягко говоря, не приветствовалось (вспомним историю Григория Коныгина, см. лекцию о монастырях в синодальное время). В 1926-1927 гг. получило большой резонанс так называемое «Шмаровское религиозно-фанатическое движение».
В с. Шмаровка Мордовской волости Борисоглебского уезда с 1913 г. проживал Егор Иванович Шумский местный уроженец. До 1913 г. он подвизался на Афоне. Можно предположить, что вернулся он на родину в связи с «афонской смутой». Во всяком случае, он и на родине продолжил свой подвижнический образ жизни. Брат выкопал Егору огромную яму, где он проживал зимой, а летом жил на крыше дома, как на столпе, причем не покидал крышу в любую погоду. Егор Иванович явно юродствовал, одет всегда был в халат свойский, и зимой и летом носил валенки без подошвы. Имел дар прозорливости, а по его молитвам люди исцелялись. Егорушка в народе почитался, к нему шли за помощью и советом издалека, с 1927 г. толпы людей постоянно находились около места его жительства. Первоначально власти не обращали на Егора Ивановича серьезного внимания, считая его человеком больным или чудаком. К нему даже приезжали представители от волисполкома и уисполкома. Они часто к нему заходили, шутили с ним. Количество паломников возросло в 1928 г. В это время местный сельсовет, видя что районные власти не принимают никаких мер по отношению к Егор Ивановичу, со своей стороны также считали его за обычное явление, и на одном из своих заседаний сельсовет вынес постановление оставить Шумского на месте.
В 1928 г. некий Ковальчук К.И. написал письмо в народный комиссариат рабоче-крестьянской инспекции, где высказал свое возмущение по поводу проживания Шумского в Шмаровке. Из Москвы в Борисоглебский окрком тотчас пришла директива – разобраться на месте с фактами изложенными в письме. 12 августа 1928 г. комиссия в составе начальника Мордовского районного отделения милиции Рябова П. И., председателя Борисоглебского оргбюро Союза безбожников Шатилова Н.Г. и народного следователя 8-го участка Борисоглебского округа Ткаченко Якова прибыла в Шмаровку и выяснила следующее: «Так называемый «святой» Егор Иванович, крестьянин вышеназванного села, 42 лет. Ранее был монастырским послушником в Афонском монастыре, где у него впервые и проявились припадки умственного расстройства. Прибывши вновь в свое село накануне войны 1914 г., Егор Иванович в течение трех лет жил на положении «дурочка». Прыгал со скирдов и деревьев, ходил полураздетым по улицам села, ругался, сквернословил, время от времени ходил в церковь, где также держал себя крайне ненормально, что свидетельствовало о его психической невменяемости». Т. е. личность Егора Ивановича сразу же была определена как «психически невменяемый». Обстановку вокруг жилища святого «ревизоры» описали следующим образом: «Каждое воскресенье, в особенности по ночам, собирается человек 200-300 его почитателей и жаждущих чудес. На крыше около избы «святого» горят костры из лампадного масла. Дым, копоть, молитвенные завывания кликуш, смачивание грязных тряпок в горящем масле и отирание ими болячек и язв, втирание закопченными на «святом» огне, носовыми платками больных глаз детей и подростков на исцеление. Вот обычная картина вокруг «святой» избы». Понаблюдав на месте за Егорушкой и порасспросив местных жителей, члены комиссии составили акт, в котором сделали следующий вывод: «Крестьяне с. Шмаровка поголовна, за исключением 2-3 человек, верят в святость Егории Ивановича. Местный сельсовет и избач малоинициативные и почти бессильны что-либо предпринять к изжитию подобного явления. В селе лишь один партиец. Комсомольской ячейки нет. Политическое настроение крестьян можно квалифицировать как антисоветское, что, несомненно, связанно с пребыванием в селе «святого», которого посещают подозрительные личности из разных мест, в виде отставных попов и людей с четками». Обратим внимание на то главное, что прозвучало в этом акте: настроение крестьян антисоветское. Кроме того, был сделан важный вывод, что: «По приведенным данным о хлебозаготовках, реализации займа, сбора налога, можно сказать, что Шумских влиял на местное население этим и объясняется отсталость сельсовета во всех областях советской работы». Поэтому в Борисоглебске к докладу комиссии отнеслись самым серьезнейшим образом и решили тщательно подготовиться к дальнейшим действиям. В Борисоглебском окркоме была создана Комиссия по ликвидации религиозно-фанатичного движения в с. Шмаровка, которая на своем заседании от 23 августа 1928 г. решило изъять Егора Ивановича из Шмаровки.
Понимая, насколько это была нелегкая задача комиссия разработала специальный план состоящий из следующих пунктов: «В четверг 23.08 произвести обследование в территориальном и санитарном отношении местонахождение «святого», о чем составить акт. В пятницу 24.08 провести заседание Шмаровского сельсовета с участием крестьянского актива; добиться постановления об изоляции «святого» и ликвидации инфекционного очага. В субботу 25.08 произвести фактическую ликвидацию религиозно-фанатичного очага, удалив «святого» с направлением такового в психическую лечебницу. В воскресенье 26.08 провести общее собрание граждан по вопросу о ликвидации религиозно-фанатичного движения. В течение всего этого времени санврач проводит беседы по вопросам гигиены и санитарии. Провести подготовительную работу и к 29.08 организовать в Шмаровке ячейку СБ. Все работы по ликвидации религиозно-фанатичного очага закончить к 1.09. с/г». Как видим в агитационном плане, коммунисты делали особый акцент на то, что наличие в селе такого места это залог инфекционных болезней. Дело в том, что подвижник вокруг своего жилища выкопал маленькие ямки, куда наливалось масло (алея). Паломники смачивали платки в этом масле и смазывали больные места, кроме того, члены комиссии сами наблюдали такую церемонию: «Ежедневно по утрам вылазил на крышу дома и коптил себя в так называемой аллеи, затем падал на землю, опять поднимался, делал подозрительные движения (…) женщины смотрели как на «святого» и вместе с ним забирались на крышу и принимали копчение алея».
Однако намеченные планы были сорваны. Ни в субботу, ни в воскресенье «изъять» Егорушку не удалось, и лишь в понедельник 28 августа при помощи милиции Егор Иванович был схвачен и отвезен в Мордово. Одна из местных жительниц вспоминала об этом так: «Взяли веревки, думали он сопротивляться будет, а когда приходили его забирать он сказал: «Дед Вань, да на кой веревка? Я и так сяду». Народ бежал за ним до Мордова. Там его обрили, искупали, одели во все новое». Можно предположить, что властям как-то удалось перехитрить народ, воспользовавшись внезапностью и тем, что вместе с Егорушкой был арестован и местный священник. Однако дальше события развивались не так как того хотелось безбожникам. Егорушка и приходской священник были привезены в Мордово в 12 часов дня и помещены в здании районного адмотдела. На всем пути от Шмаровки до Мордова повозку на которой везли Егорушку сопровождала небольшая толпа народа. Весть о том, что подвижник арестован, мгновенно разнеслась по всему уезду и уже при подъезде к зданию адмотдела толпа увеличилась до 500 человек, а потом и до 1000. Люди заблокировали все входы и выходы из здания. При попытке отправить Егора Ивановича почтовым поездом народ оттеснил группу милиционеров сопровождавших Егорушку внутрь, в помещения были выбиты окна, слышались призывы бить милицию, а представителей советской власти называли «грабителями и разбойниками». Осажденные решили дождаться ночи, надеясь, что с наступлением ее удастся незаметно провести арестованных к ж/д платформе. Но не тут то было, к вечеру людей стало еще больше. Верующие собралась около окон, зажгли на окнах свечи, стали петь церковные песнопения. Снова была предпринята попытка прорваться через ряды людей, в милиционеров полетели камни и те вынуждены были спрятаться внутри здания. Лишь к 12 часам ночи народ стал расходиться, а самые преданные отошли от здания адмотдела, где читали молитвы. Воспользовавшись этим коммунисты вывели Егорушку из здания и отправили в товарном вагоне в Борисоглебск. Описанный случай типичный для своего времени. Советская власть и в дальнейшем будет упорно бороться со всяким проявлением святости, а любого православного подвижника объявлять «умалишенным» или «невменяемым». Уж очень не вписывались подобные люди в окружающую их действительность.
Поистине почти идеальными стали отношения прихожан и архипастырей, наверное именно в этот короткий отрезок времени отношения эти вернулись к первозданной чистоте, порой напоминая времена раннехристианские, когда епископ как глава общины был для ее членов и духовный отец и друг. Особенно такие отношения ярков проявились в Моршанскому викариатстве. В 1923 г. сюда был назначен епископ Моршанского Иоанн (Георгиевский). Владыке Иоанну удается забрать у обновленцев Троицкий собор, сделав его кафедральным. Епископ много проповедует, не оставляет ни одного запроса без ответа и народ начал активно посещать храм. Службы при нем приобрели большую торжественность, а сам он стал пользоваться особой любовью прихожан. Обычно владыка Иоанн совершал литургию каждые субботу, воскресенье и в престольные праздники. В Великий пост служил пассии, в Великий четверг совершал чин омовения ног. Двенадцать священников садились на амвон, и он с тазиком подходил к каждому и омывал ноги. Очень хорошо говорил проповеди, а на Пасху объезжал окрестные церкви. Постепенно к 1928 г. вокруг епископа Иоанна и его ближайшего сподвижника протоиерея Василия Алабовского образовался небольшой кружок ревнителей православия своеобразное братство. Периодически на квартире о. Алабовского для спевок и собеседований собирались миряне в основном прихожан Никольской церкви, которая числилась у властей «оплотом тихоновцев, где группируется вся реакционная каста бывших людей со своими священниками». Решено было ликвидировать этот очаг православной деятельности и первоначально, так сказать для пробы, была снята часть колоколов с церкви, что вызвало возмущение прихожан, которое вылилось в выступление верующих 8 мая 1929 г. около церкви против беззаконий, творимых местной властью (в этот день около церкви собралось 200 человек). Предшествовало этому еще одно выступление верующих 3 мая 1929 года, когда в клубе Рабпроса проходила антирелигиозная лекция, и снова был поднят вопрос о снятии колоколов. Обстановка накалилась до того, что крестьяне чуть не избили заведующего клубом и комсомольцев. Только вмешательство милиции предотвратило избиение. Протоиерей Василий Алабовский выступил с церковного амвона с очень резкой проповедью, в которой современное положение в стране назвал «безбожием, лживо прячущимся за благосостояние народа, новыми нероновскими гонителями…», предал анафеме (проклятию) и инициаторов снятия колоколов. Его поддержали пастыри и в других храмах. Органами ОГПУ тут же было сфабриковано так называемое «дело федоровцев» по которому арестовано несколько человек, а сам протоирей Алабовский в ноябре 1929 г. расстрелян.
Конечно же, все эти моршанские события стали знаменательными. Период временных послаблений закончился и с 1927 г. начал раскручиваться маховик новых гонений на Церковь.
Курс лекций по истории Тамбовской епархии, прочитанный в Тамбовской духовной семинарии в 2003-2006 гг. преподавателем О.Ю. Лёвиным.
Источники и литература
1. ГАТО. Ф. 181. Оп. 1. Д. 2415. Л. 59
2. ГАТО. Ф. Р408. Оп. 1. Д. 51. Л. 198
3. ГАТО. Ф. Р49. Оп. 1. Д. 130. Л. 108
4. ГАТО. Ф. Р512. Оп. 1. Д. 58. Л. 3
5. ЦДНИТО. Ф. 840. Д. 2759. Л. 162
6. ЦДНИТО. Ф. 840. Д. 3180
7. ЦДНИТО. Ф. 835. Д. 84. Л. 140
8. ЦДНИТО. Ф. 840. Д. 3468. Л. 92
9. ЦДНИТО. ф. 840. Оп. 1. Д. 3468. Л. 92
10. ЦДНИТО. ф. 834. Оп. 1. Д. 1475. Л. 9
11. ЦДНИТО. ф. 840. Оп 1. Д. 2303. Л. 95
12. ГАТО. Ф. Р39. Оп. 1. Д. 25. Л. 4
13. Аудиозапись беседы с А. И. Бородиной. Тамбов, 14.06. 1999 г.