Последний довоенный Тамбовский архиерей архиепископ Венедикт (Алентов) был арестован органами НКВД 28 апреля 1937 г. Владыка расстрелян 6 декабря того же года. Мы не знаем, ни в какой он тюрьме содержался, ни где он похоронен. Не сохранилось даже его фотографического изображения. С его гибелью перестала существовать и Тамбовская епархия. Т. е. никакого официального решения о ее закрытии не принималось, но нового архипастыря уже не назначали. Какое-то количество действующих храмов на территории епархии видимо еще оставалось вплоть до 1939 г., но определенно можно сказать, что к началу войны действующих храмов в Тамбовской области уже не было. Тем не менее, религиозная жизнь на территории епархии не затухала и вера не исчезла, Церковь ушла в катакомбы, что было крайне не выгодно существующему советскому режиму.
С 1943 г. началась новая эпоха и в истории Русской Православной Церкви и в ее взаимоотношениях с государством. Государство с одной стороны встало перед фактом наличия подпольной церкви, с которой оно просто не способно было бороться, с другой стороны огромная территория, оказавшаяся под контролем советов в Восточной Европе была населена во многом носителями православной веры, и с этим фактом приходилось считаться. Кроме того, очевидно было, что религия один из действенных рычагов внешней и внутренней политики, не воспользоваться которым было бы просто глупо.
В целом период «романтического» взгляда на религию 1920-1930- х гг., по которому «она сама по себе отомрет» миновал. Прошло также время, когда во властных структурах Церковью занимались все кому не лень и Наркомюст, и СНК, и ВЦИК, и репрессивные органы. Партийные руководители в своем взгляде на церковь сходились в одном: это единственный идеологический противник внутри страны.
С 1943 г. в церковной политике советского руководства наметилось два пути решения «проблемы Церкви»: 1) полностью изолировать Церковь от общества, и тем самым постепенно сделать ее местом, для маргиналов и отщепенцев; 2) создать что-то вроде «эрзац-религии» взамен всех прежних, под названием «научный атеизм» или «научно-атеистическое мировоззрение». Итак, начиная с 1943 г. в Советском Союзе начался чудовищный процесс по трансформации Русской Православной Церкви в «советскую церковь» и рецидивы этого процесса мы ощущаем до сих пор, они как яд поразили тело Церкви, и мы еще долго будем бороться с его влиянием на нас. Меня могут упрекнуть и сказать, что нет тех документов, которые подтверждали бы напрямую факт такой трансформации, но общий дух тех преобразований, которые осуществлялись после 1943 г. лучшее тому подтверждение. В то же время эпоха после 1943 г. это и свидетельство титанической борьбы церковных людей за свободу Церкви от всяческих посягательств на нее со стороны безбожников.
В 1943 г. были намечены основные принципы преобразований, Сталин начал их осуществлять, Хрущев продолжил. На наших глазах в историографии русской церковной истории новейшего времени родился миф о «хорошем» почти православном Сталине и плохом гонители Хрущеве. Будто Сталин дал Церкви свободу, а Хрущев ее забрал. Хочу напомнить, что самый пик кровавых гонений на Церковь приходится на 1930-е гг. и поэтому говорить об «Сталине освободителе» не приходится. Нам должно быть ясно, что гонения на Русскую Церковь начались в 1917 г. и продолжались на всем протяжении существования советской власти, которая сама по себе являлась антагонистом любой религии. Гонения эти в разное время приобретали разные формы, но существовали всегда и при Сталине, и при Хрущеве, и при Брежневе. Разница была в методах, но не в сути. И здесь мы можем говорить о том, что Сталин начал процесс трансформации, Хрущев его продолжил, а Брежнев и его последователи попытались завершить. Во внешнем положении Церкви ничего принципиально не менялось, уже невозможно было вернуться к временам 1930-х гг.
Важным элементом новой системы бытования Церкви в советском государстве стало наличия такого органа как Совет по делам Русской Православной Церкви и его Уполномоченных на местах (с 1965 г. Совет по делам религий). Прежде ни один другой представитель государственной власти не приобретал такого значения в принципиальных для церковного человека вещах. Именно Уполномоченный Совета на местах решал, будет ли служить на приходе тот или иной священник (каждый священник теперь был обязан получить справку о регистрации от уполномоченного), а на более высоком уровне в конечном итоге Совет решал, какого патриарха можно выбрать и какого человека посвятить в епископы и куда направить. Уполномоченный и во многих других сферах жизни Церкви теперь приобретал решающее значение. Т.е. Церковь была отдана во власть людям, которые были ей абсолютно чужды и даже враждебны к ней.
История Тамбовской епархии прошла путь трансформации вместе со всей Русской Церковью, и я хотел бы показать, как это было.
Одна из задач трансформации: крайне ограничить власть епископа, по возможности сведя ее к руководству собственной канцелярией, другая задача — внести раскол в среду духовенства, как во взаимоотношении между священниками, так и в отношениях епископа и священников. И, наконец, автономизировать мирян, изъяв их деятельность из-под власти духовенства. Собственно в этом и была суть трансформации, добавим сюда еще, что ставилась задача воспитания абсолютно лояльного, послушного духовенства, не вмешивающегося ни какие стороны жизни советского общества.
Процесс возрождения епархии начался осенью 1943 г., когда группа заштатного обновленческого духовенства во главе с протоиереем И. Леоферовым открыла Покровский храм в Тамбове. Такова была реальность: в городе не нашлось православного духовенства и на первых порах в единственном храме города заправляли бывшие обновленцы. Возрождаемой епархией было поручено временно управлять архиепископу Саратовскому и Сталинградскому Григорию (Чукову), который и совершил чин присоединения к православию покровского причта 31 декабря 1943 г. и, таким образом, в епархии появился первый православный приход.
В январе 1944 г. управляющим Тамбовской епархией был назначен архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), как следует из документов с титулом Тамбовский. По этому поводу городское духовенство во главе с протоиереем И. Леоферовым выступило с необычной инициативой, обратившись к Патриарху с просьбой присвоить владыке титул «Тамбовский и Мичуринский». На что последовала резолюция патриарха Алексия (Симанского) от 21 июля 1944 г.: «Все это хорошо, но почему Благочинный простирает свои полномочия до ходатайства от лица Епархии пред высшим церковным органом». И все же указом Св. Синода от 24 октября 1944 г. владыке Луке был присвоен титул Тамбовский и Мичуринский именно по «прошению духовенства церквей г. Тамбова». Факт, возможно, настолько незначительный, что на него и не стоило бы обращать внимания, но здесь важно то, что в первый год существования епархии существовала такая должность как областной благочинный (им и был протоиерей Леоферов), которая, видимо, давала определенные полномочия ее носителю и, по крайней мере, наличие такой должности при правящем архиерее вызывает некое недоумение: что это за областной благочинный и каковы его прерогативы по отношению к архиерею. Постановлением Св. Синода должность эта была отменена 24 ноября 1944 г., областных благочинных попросту переименовали в епархиальных секретарей и все стало на свои места в иерархическом плане.
Владыка Лука пробыл на Тамбовской кафедре совсем недолго, всего два года, и сделать успел совсем мало. Им была намечена обширная программа по возрождению епархии: просвещение интеллигенции, открытие воскресных школ, всех сохранившихся храмов, строительство новых. Даже при беглом взгляде на эту программу понимаешь, насколько она была неосуществима в то время. Нельзя сказать, что именно при архиепископе Луке было открыто большее число тех храмов, которые действовали в последующее время. В 1944 г. в епархии было 5 действующих храмов, к февралю 1945 г. лишь 19. Основное количество храмов было открыто при следующем архиерее. В информационном докладе уполномоченный по делам Церкви П.К. Павлов 10 января 1946 г. писал, что за 4-й квартал 1945 г. не было подано ни одного заявления на открытие церквей. Главную причину он видел в том, что и те церкви, которые были открыты: «Влачат жалкое существование», а из тех 25 заявлений, которые к этому времени имелись по мнению уполномоченного по большей части следовало отклонить, так как «церкви будут не рентабельны», но «у меня такой Архиепископ, который придерживается взгляда, что церкви должны быть все открыты».
Не удалось архиепископу Луке добиться передачи еще одного храма в городе Тамбове, не вернули мощи свт. Питирима, хотя вопрос об этом верующими ставился, не удалось организовать съезд духовенства. Мало того владыка Лука вызвал глухой ропот в части бывшего обновленческого духовенства, а своим независимым поведением настроил против себя местное руководство, что не способствовало нормальному развитию епархиальной жизни
Быстро поняв, что в настоящее время наврядли возможна широкая церковная деятельность православного архиерея, что государство вовсе не собирается всерьез восстанавливать права верующих в прежних объемах, архиепископ Лука сосредоточился на внутренних духовных проблемах своей паствы и на подборе достойных кандидатов на священнические места.
При назначении священника отдавалось предпочтение тем, кто сидел за веру. Само по себе это уже была положительная характеристика. Очень подозрительно относился к бывшим обновленцам, считая, что они публично должны приносить покаяние в содеянном им грехе раскола. С этой целью им был разработан специальный чин присоединения к православию. Уже 5 марта 1944 г. в Покровском соборе г. Тамбова был совершен прием в общение бывшего обновленческого священника из г. Кирсанова Семена Алексеевича Петрова. Каясь в присутствии народа, священник в частности говорил: «Исповедую мой грех — нарушение единства Церкви и участие в расколе живоцерковном и обновленческом. Уча свою паству идти за Христом путем тесным и прискорбным, я сам в малодушии своем убоялся страданий за Христа и избрал путь лукавства и неправды». Такая форма покаяния была унизительна для тех обновленцев, которые не считали себя виновными в грехе раскола и, даже, причисляли и себя к мученикам за веру.
Через три дня 8 марта, при встрече благочинного Покровской церкви, отца Леоферова с архиепископом Лукой последний в пояснении выработанного им текста покаяния и сказанной проповеди по вопросу гонений обновленческого духовенства и заданного вопроса благочинным Леоферовым: «Что гонимы были мы, обновленцы», архиепископ Лука сказал: «На вас, обновленцев, было не гонение, а выражение презрения народа. Гонимы были мы, староцерковники, от властей, так как архиереев, не пожелавших живоцерковнических кафедр ссылали, храмы, которые не пожелали подчиниться живоцерковному правлению, — закрывали или преследовались обновленцами. Обновленческие епископы и священнослужители были агитаторами. Доказательством этого служит то, что у одного по изгнанию из храма, обновленческого священника нашли список на староцерковных священников для ареста. В этом списке первым был я. В этом заключается путь лукавства и неправды. В большинстве обновленческие епископы и священники таковы, но среди них отдельные лица бывали и идейными. К таковым отношу бывшего Кировского митрополита Ивана Мирцова, который еще до революции был социалистом. Он находил, что социализм и христианство совместимо. Он читал Маркса, Ленина, изучал «Капитал». Я же считаю недопустимым убивать на это много времени. Лучше изучать библию и труды отцов». В конечном итоге с этого момента владыка находился с Леоферовым в состоянии перманентного конфликта и имел в его лице, во-первых агента власти, а во-вторых своего личного врага. Протоиерей Леоферов постоянно снабжал уполномоченного подробной информацией о владыке, характерно, что только за один квартал 1945 г. Леоферов побывал у уполномоченного 45 раз, тогда, как сам архиепископ лишь 5. Вообще отношения с духовенством у владыки не сложились. Причину такового положения тот же уполномоченный видит в: «Стиле руководства. Его необыкновенная щедрость на разного рода взыскания по отношению к духовенству, без проверки фактов, только лишь на основании слухов и доносов, его грубость — вызывает у духовенства какой-то страх перед ним и беспрекословное подчинение, даже в тех случаях, когда он не прав». Характерный случай связан с делом диакона из г. Кирсанова Александра Сампсонова. До 1937 г. он служил в Кирсанове, был запрещен владыкой Венедиктом (Алентовым) за какие-то проступки, потом разрешен, но никаких документов не сохранилось, а единственный свидетель этого запрещения протоиерей Алексей Кобяков умер в 1937 г. В период между 1937 и 1945 гг. Сампсонов проживал в Кирсанове исполнял по просьбе горожан различные требы на дому. Жену свою с детьми отправил в Лебедянь, а на квартиру к себе пустил какую-то женщину, по городу поползли слухи, что диакон с ней живет, что он сам категорически отрицал. Тем не менее, в 1945 г. на основании свидетельств двух священников Семена Тюрина и Алексея Ветринского (который был с 1934 г. в заключении и не мог быть свидетелем по этом делу) владыка Лука лишил Сампсонова сана за зазорное поведение и совершение иерейских священнослужений (хотя в период «духовного безвластия» крещение младенцев и отпевание покойников, даже мирянами, а именно этим занимался Сампсонов, было повсеместной практикой, да и в исключительных случаях такая практика Церковью разрешается). Следующий архиерей не решился восстановить бывшего диакона в сане, несмотря на его слезные просьбы.
Независимая манера поведения и сама деятельность архиепископа Луки, несомненно, раздражала местное тамбовское руководство, которое за годы господства безбожия привыкло не считаться с мнением верующих людей, а тем более брать в расчет мнение православного архиерея. Владыка Лука был цельной и сильной личностью, еще из той эпохи, когда православие было государственной религией. Он стал священнослужителем в тот момент, когда Церковь подвергалась гонениям, а до этого никак не был связан с духовным сословием, вращаясь в совершенно других сферах деятельности. Он никогда не скрывал свою веру и открыто ее исповедовал, не удивительно, что внешнее проявление этого исповедничества вызывало бурю возмущения в партийном руководстве. Неслучайно, что в своих письмах в адрес председателя Совета по делам Русской Православной Церкви, уполномоченный пишет в 1944 г. о таких мелких, как кажется вещах, как то: «Что архиепископ Лука в хирургическом отделении госпиталя №1494 повесил икону и перед проведением операции проводит молебные служения… Присутствие архиепископа Луки как профессора на межобластном совещание врачей эвакогоспиталей в полном архиерейском облачении». Все это воспринималось как вызов существующему положению вещей. На этом фоне крайне странным выглядит приезд в середине декабря 1944 г. в Тамбов епископа Мануила (Лемешевского). Владыка Лука был недоволен этим приездом, считая, что здесь не обошлось без председателя Совета Карпова. Смею высказать предположение по поводу этого визита. Не случайно, что он был накануне Поместного Собора, который состоялся в январе 1945 г. и в Тамбове владыка Мануил активно «зондировал» почву общаясь с духовенством и изучая деятельность архиепископа Луки. Видимо, выводы сделанные епископом Мануилом после пребывания в Тамбове могли как-то повлиять на то, что архиепископ Лука в конечном итоге на Собор не попал (а как именно воспрепятствовать его поездке было уже делом техники и специальных служб).
В Тамбове архиепископ Лука много проповедовал, никогда и нигде он уже больше не говорил так много и так ярко. Проповеди этого периода составили впоследствии целую книгу, изданную уже в наше время.
Пытаясь изменить нравственно-бытовую атмосферу, царящую среди верующих г. Тамбова владыка Лука считал, что нужно снова применять те строгие меры дисциплинарного воздействия, которые были в древней Церкви. 22 апреля 1945 г. владыка по этому поводу направил письмо Патриарху Алексию, предлагая применять к согрешившим правила св. Иоанна Постника. На что 23 мая 1945 г. получил следующий ответ: «Епархиальный архиерей, как правомочный архипастырь вверенного ему церковного стада, может по своему усмотрению и по велению своей архипастырской совести применять любые правила церковные для врачевания больных чад своей паствы. Но надо помнить, что предоставление подведомым пастырям формально проводить те или иные прегрешения пасомых под соответствующие параграфы правил св. Иоанна Постника или других, — с назначением тех или иных наказаний и прещений, может повести к тому, что вместо исправления последует ожесточение. Кроме того, такая практика может выродиться в формальный юридизм, свойственный латинской идеологии, весьма отличной от православного понимания завета апостольского «внимать стаду».
Если последствия от применения правил св. И. Постника духовенством Тамбовской Епархии будут не такие, каких ожидает от этого Преосвященный Тамбовский, то при всем огорчении моем, у меня будет сознание, что я по долгу совести указал Преосвященному на то, что быть может от него ускользало».
В 1945 г. появляется проект указа следующего содержания: «Крайнее падение церковной дисциплины за последние 27 лет требуют решительных мер для восстановления тяжело расстроенной жизни. Считая недопустимым вошедшее в обычай игнорирование священных канонов и крайнее ослабление епитимий, налагаемых при исповеди признаю обязательным ввести в действие правил св. Иоанна Постника, которыми руководствуется Греческая Церковь».
Перед Великим Постом 1945 г. владыка провел пастырское собрание духовенства г. Тамбова, на котором объявил о своем намерении ввести в жизнь правила св. Иоанна Постника. Решено было пока, в качестве эксперимента, начать с Тамбова. После Пасхи в мае и июне на имя архипастыря поступили рапорты трех священников, в которых они попытались проанализировать насколько действенно было введение этого указа. Протоиерей Аристарх Кедров писал, что епитимии накладывал за совершение тяжких грехов: блудодейство, аборты, сквернословие и не допускал: «До Святого причастия в течении нескольких недель и очень очень не многие выполнили это духовное наложение». Причем отец Аристарх сетует на то, что: «Верующие люди в огромном большинстве при невозможности приносить покаяние в продолжение двух десятилетий забыли даже порядок исповеди и некоторое отступление от заповедей Ветхого и Нового завета не считают по своей религиозной малограмотности беззакониями, а молодежь 30 летнего возраста не имеют познаний вообще о высоком смысле православного Богослужения». Протоиерей Аристарх, исполняя указание архиерея, накладывал епитимии только за тяжкие грехи аборта и сквернословии и то лишь на несколько недель. Другой клирик Покровского собора протоиерей Роман Новиков накладывал епитимию в виде отлучения от причастия сроком 1-3 года за: «Грехи блудодеяния, прелюбодеяния и вытравление плода». К тем же, кто в анкетах при переписи объявлял себя неверующим или обращался к гадалкам, применял более мягкое наказание в виде земных поклонов. По поводу того, как к подобным наказаниям относились прихожане, отец Роман пишет следующее: «Отлучение от Св. причащения, сознавая свою греховность, принимали без возражения, другие же просили о сокращении срока отлучения от Св. причащения, обещая исправления своей жизни». Почти точно также относительно сроков и формы наказаний поступал и епархиальный секретарь протоиерей Иоанн Леоферов, также служащий в Покровском соборе. По поводу тех, кто отрекался от Бога или обращались к гадалкам, отец Иоанн пишет следующее: «Большинство совершили этот грех отречения по своей несознательности и малодушию, а второе болея душой о своих детях и мужьях на фронте, искали успокоения в гадании. При том эти грехи имели эпидемический характер, а потому применять отлучение на 3-4 года от причастия значило бы то, что половина кающихся не было бы допущено до Причастия».
Как видно опыт применения строгих канонических норм по отношению к мирянам со стороны архиепископа Луки был неудачен и с отъездом владыки из епархии об этом эксперименте быстро забыли.
Конечно же, личность владыки Луки, несмотря на то, что он очень мало был на нашей кафедре и мало успел сделать, оставила неизгладимое впечатление на Тамбовцев. Ни один другой архиерей послевоенного периода не вспоминался верующими с такой любовью и уважением. Да и внешний строй его жизни отличался от последующих: он жил в маленьком домике, в съемной квартире, пешком ходил в Собор на богослужение (начиная с архиепископа Иоасафа, архиереи уже ездили на легковых автомобилях). Был прост, доступен и хотя отличался строгостью, но каждый в нем чувствовал большое любящее сердце. Тамбовский период очень значителен в жизни самого владыки Луки, потому что, как верно заметил один из исследователей жизни архиепископа Луки: «Именно здесь к Владыке пришла слава ученого, чей труд «Очерки гнойной хирургии» помог в самое сложное время Великой Отечественной войны, став настольным учебником для многих военных хирургов. (…) Здесь же в Тамбове, он проявил себя и как богослов-апологет, когда в 1945 г. начал работать над своим богословским трудом «Дух, Душа и тело», который задумал как попытку ответа ученым, атеистически настроенным против веры в Бога».
Курс лекций по истории Тамбовской епархии, прочитанный в Тамбовской духовной семинарии в 2003-2006 гг. преподавателем О.Ю. Лёвиным.
Источники
1. Чеботарев С.А. Тамбовская епархия в 40-60-е гг. XX в. Тамбов, 2004. с. 43
2. АТЕУ. Ф. 2. Оп. 3. Д. 3. Л. 53
3. ГАТО. Ф. Р5220. Оп. 2. Д. 11. Л. 2
4. ГАТО. Ф. Р5220. Оп. 1. Д. 53. л. 8
5. АТЕУ. Ф. 2. Оп. 3. Д. 3
6. Лисюнин В., иерей. Подвиг архипастырского служения на Тамбовской земле святителя-исповедника Луки (Войно-Ясенецкого) // Тамбовские епархиальные вести. Тамбов, 2008. №1. С. 34