В селе Нижне-Ломове Рязанской области жил со своим семейством крестьянин Ефим Семенович Моргачев. Благочестивый, добродетельный, ласковый со всеми — он считался лучшим человеком в селе. Он сам старался отыскивать бедных, чтобы им помогать. Особенно любил его приходской священник и часто посещал его для духовных бесед.
14 сентября 1806 года у него родилась дочь Евфимия. Росла она кроткой и уступчивой девочкой, избегала детских игр и, вместо них, предпочитала с 12 лет ухаживать за своим новорожденным братом Игнатом, даже когда по праздникам мать ей предлагала играть с детьми. Замуж она отказалась идти, и родители ей не мешали.
Ей шел 18-й год. Весной она пошла на богомолье в Киев. Прозорливый затворник Сезеновского села, Иоанн, к которому она зашла за благословением в путь, посоветовал ей не оставаться в Киеве, говоря, что вскоре разведутся куры и цыплята, и она должна будет их караулить. Этим он предсказал ее настоятельство в будущей Сезеновской обители. Когда ей стали предлагать остаться в Киевском монастыре, она, помня его совет, отказалась. По возвращении она выучилась грамоте и стала в свободное время читать Священное Писание, особенно Псалтирь. Брата Игната она не оставляла. Родители чувствовали, что она предназначена для духовной жизни и ей не препятствовали. Руководил ею приходской священник Петр и Сезеновский затворник Иоанн.
В это время собаки так сильно искусали ей ноги, что даже не надеялись, что она поправится. Раз, когда вся семья работала в поле, а она лежала в амбаре одна, явился ей неизвестный человек, сказал ей, чтобы она выздоравливала, и скрылся. Она тут же почувствовала облегчение, а когда родные ее вернулись, они нашли ее здоровой.
В 1825 году односельчане Моргачевых решили переселиться на новые места в Самарскую область. Записались и они. Евфимии переселяться туда не хотелось: с одной стороны, она привыкла к уединенной жизни, но с другой — ей было грустно расставаться с семьей. Затворник сказал ей: «Оставайся тут, ты здесь нужна». И она решила остаться. Но родители боялись оставить такую еще молодую девушку без своей помощи. Настала решительная минута. Евфимия стала со слезами молиться, и неведомы голос сказал ей: «Не бойся!» В эту минуту пришел отец Петр служить напутственный молебен, и он посоветовал оставить Евфимию на попечение Божие. С сердечной грустью послушались родители своего духовного пастыря. Евфимия проводила семью до города Козлова и, безутешная от разлуки, пошла в Сезеново. Там затворник встретил ее с радостью и велел идти жить в родное село.
Там родным ее домом уже владели чужие, и крестьяне срубили ей небольшую келлию. Но печь почему-то ей поставить до весны не могли, и она зиму провела без печи. Наконец, весной келлия ее была устроена. Оставляла она ее лишь ради богослужений, для посещения затворника и для чтения Псалтири по покойникам. У себя она молилась и читала, а для пропитания своего вязала и пряла для односельчан, не требуя платы, а брала, что дадут. Иногда отец Петр и другие приносили ей пищу. Летом она по ночам тайно жала и связывала в копны хлеб. Когда открыли — кто эта безкорыстная работница, односельчане стали ее еще больше любить и уважать. Так жила она до 1833 года, пока не выстроила себе другую большую келлию и взяла жить к себе одну старушку, с которой прожила до 1840 года.
В 1838 году затворник Иоанн заложил в Сезенове семипрестольный храм в честь Казанской иконы Божией Матери, заботы о построении его возложил на старицу Дарию, жившую в Сезенове, а Евфимии поручил собирать на храм, для чего выхлопотал на ее имя сборную книгу. Через год он скончался. А Евфимия осенью 1840 года переселилась в Сезеново в маленькую келлию, получила увольнение для поступления в монашество и начала свой страннический путь со сборной книгой. Ей было тогда 34 года.
Ее любили все — и бедняки и вельможи — за ее простоту, прямоту и одинаковое ласковое ко всем отношение; назвали ее «наша Фимуша». Желание ее было законом для всех, что очень помогло быстрому устройству обители. В ней уже стала проявляться прозорливость. Так, в Козлове она часто бывала в доме вдовы Придорогиной. У нее была дочь Анна двадцати лет. Ее Евфимия называла своей «казначейшей» и, отдавая собранные в мешке деньги, говорила ей: «На, милая моя казначейша, сочти деньги и спрячь!» Через 13 лет, в 1855 году Анна Придорогина поступила в Сезеновский монастырь и все время настоятельства Евфимии была при ней казначеей, а потом стала настоятельницей Троекуровского монастыря. Монашеское ее имя было Анфиса.
Простилась Евфимия с семьей в 1826 году, не зная даже, где они поселятся, и увидятся ли когда-нибудь. А через 17-18 лет, собирая на храм в Самарской области, она случайно была в том селении, где они жили, и встретила их в одном доме. Радость, слезы, рассказы — все слилось в одно, а следствием этого было то, что любимый ее брат Игнат, неженатый, стал странником по святым местам, был на открытии монастыря в Сезенове, а потом стал иеромонахом Димитриевского монастыря в Рязанской епархии.
По хлопотам Евфимии об открытии в Сезенове монашеской общины, она была открыта в 1849 году, а в 1853 году переименована в Иоанно-Казанский монастырь. Бог видимо помогал Евфимии в ее трудах. Так, когда Дария поручила ей заказать иконы для иконостаса лучшим художникам, у Евфимии было всего 30 рублей ассигнациями. Однако же, она в короткое время прислала 70 больших икон художественной работы. Потом нужна была церковная утварь, а денег не было. Евфимия отобрала необходимую утварь в магазине и попросила подождать, пока не соберет нужную сумму. На другой день она случайно проходила мимо этого магазина, и хозяин предложил ей взять эти вещи, так как вслед за ней, накануне, пришел какой-то господин и отдал за них деньги.
Быть настоятельницей монастыря старица Дария отказалась, и избрана была Евфимия. Ее постригли в мантию с именем Серафимы, утвердили игуменией и пожаловали ей наперсный крест. Она основала в монастыре Свято-Троицкий храм в два этажа над колодцем, устроенным старицей Дарией по благословению затворника Иоанна. В нижнем его этаже погребены затворник Иоанн и старица Дария; здесь же погребли потом и мать Серафиму. Храм окружали келлии сестер, трапезная и сиротский приют с курсом начальной школы, где дети учились также и ремеслам. За оградой устроены были две большие гостинницы.
На мать Серафиму была возложена великая и трудная обязанность: в монастыре она никогда не жила, а должна была не только внешне создать обитель и храмы. но и установить монастырские правила и поселить между сестрами любовь и послушание. Своей кротостью она сумела приучить всех к должному послушанию, так что каждая сестра несла свои обязанности не только без ропота, но и с видным удовольствием. Мать Серафима выражала любовь свою как сестрам обители, так и всем: горе всякого оплакивала, стараясь всякого утешить, а бедняку помочь. Постничество свое она скрывала, а когда оно ее изнуряло и делалось заметным, то говорила: «Со мной недуг приключился». С четками она не разлучалась, и умная молитва почти не сходила с уст ее. Заведет, бывало, разговор о своих предприятиях, а сама углубится в умную молитву и уже не слышит ни разговоров, ни советов. С 6-ти часов вечера ей читали жития святых, а если она не была у вечерни, то и вечерню. В 12 часов ночи ей вычитывали правило. Затем она оставалась одна и молилась целыми ночами. Часто она ходила молиться у гробов затворника Иоанна и старицы Дарии.
Последний раз она была в храме 23 ноября 1876 года и больше не выходила. В течение зимы она часто причащалась Святых Таин, и в субботу на сырной неделе особоровалась. В субботу и Воскресение она приобщилась Святых Таин, затем с большим благоговением внимательно выслушала канон на исход души. После этого попросила священника остаться, говоря: «Зачем ты уходишь? Кто же останется тут? Ведь сейчас я отойду! Кто же отслужит панихиду? Кто помолится с моими сестрами и детьми во время отхода моего от мира сего?»
Ее постригли в схиму с именем Евфимии. На все вопросы она отвечала внятно, лишь ответ на последний вопрос не был внятен. Но она поблагодарила постригавшего, и попросила чего-нибудь съесть. Едва отведав поданного ей апельсина, она стала терять сознание. Толпа сестер и народа, окружавшая ее, никак не хотела расстаться с ней, несмотря на все просьбы не безпокоить умирающую. Каждый хотел еще раз взглянуть на нее. Она, полулежа на диване с закрытыми глазами, два раза наклонила голову и душа ее отлетела на небо. Было это в 12 часов дня 13-го февраля 1877 года. Ей было 70 лет и 5 месяцев.
(Из книги: Монахиня Таисия. Русское православное женское монашество 18-20 вв. Изд. Свято-Троицкого монастыря, Джорданвилл. 1985.)